Нумизматика в моей жизни

Нумизматика в моей жизни[1]

«Надо быть нумизматом, надо провесть тридцать лет жизни с монетами, чтобы постигнуть, как можно страдать от нумизматики! Много пережил я нумизматов, много видал знатоков и охотников, но старых нумизматов ни с чем сравнить нельзя. »

С. А. Еремеев, Записки Санктпетербургского Археологическо-нумизматического общества. Том первый. СПб. 1849. C. 425.

Cамым продолжительным моим житейским и научным увлечением за 75 лет жизни оказалась нумизматика, интерес к которой не ослабевает уже более шестидесяти лет. Вчитываясь в эмоциональные слова эпиграфа, взятые из статьи члена Московского общества Истории и Древностей начала XIX в., легко представить, сколько же подобных воспоминаний сохранилось у меня, проведшего с монетами вдвое больший срок в ХХ столетии.

Мысль о том, чтобы как-то поделиться воспоминаниями о встречах с интересными людьми и разных занятных случаях на поприще нумизматики, возникла у меня давно. Я даже лет пятнадцать подряд с середины 50-х гг. вел своего рода нумизматический дневник, записывая для памяти в основном курьезы, связанные с поиском и приобретением монет[2].

Для появления у меня интереса к нумизматике еще в раннем возрасте были определенные предпосылки. Рос я в среде московских библиофилов, активных и страстных собирателей книг. В остальном же коллекционерский дух у нас в семье не был особенно заметен, если не считать серьезных филателистических увлечений отца[3]. Его слабые попытки привить мне интерес к собиранию марок успеха не имели. Нумизматикой же я заинтересовался сразу и бесповоротно лет в 10, когда наткнулся среди книг нашей большой библиотеки на труд Х. X. Гиля «Таблицы русских монет двух последних столетий».

В предисловии автора, написанном в 1883 г., увидел я слова благодарности в адрес моего прадеда Осипа Ивановича (1827-1905). Отец рассказал мне, что его дед был известным русским нумизматом, одним из основателей нумизматического общества в Москве. От его большого монетного собрания в семье не сохранилось совершенно ничего, если не считать одной- единственной медной петровской копейки, которую дед подарил как-то мимоходом пятилетнему внуку, то есть моему отцу.

Узнал я тогда, что прадеда больше всего интересовали монеты Петра Великого, и что именно им он посвятил свой главный труд — большой литографированный альбом «Атлас», который в семье также не сохранился. Интерес к Петру и его эпохе был понятен — именно при нем и благодаря ему наш род появился в России и осел в ней. С детской решимостью я объявил родителям, что восстановлю коллекцию прадеда и найду его альбом.

По крайней мере одно из этих двух детских желаний осуществилось. Примерно через тридцать лет я получил экземпляр «Атласа монет Петра Великого» от известного собирателя великокняжеских и удельных монет В. В. Лукьянова[4]. Он жил в те годы в Ярославле. Я часто ездил к нему в этот красивый волжский город, а он не раз гостил у нас. От В. В. Лукьянова среди многих раритетов в русской «меди» XVIII в. пришла ко мне и знаменитая копейка 1711 года с двойным обозначением даты. Почти 10 лет тянулось исследование её подлинности и происхождения и закончилось тем, что в собрании Эрмитажа она заняла свое место, согнав с него фальсификат, о чем я еще расскажу подробнее.

Теплые отношения с ним, как и с другими моими близкими друзьями из числа нумизматов — профессионалов и любителей, например, с И. Г. Спасским, М. М. Максимовым, Д. Ф. Петерсоном, В. В. Бартошевичем складывались, однако, не только на интересе к нумизматике. Всегда присутствовала общность взглядов по широкому кругу научных и житейских проблем.

Со вторым моим детским желанием дело обстояло сложнее. Нетрудно понять, что в середине ХХ в. в качественном отношении я не мог даже приблизиться к знаменитой прадедовской коллекции[5]. И всё же, примерно за 30 лет, то есть к 1965 г., когда я фактически утратил коллекционерский интерес к русским монетам, их число в моем собрании заметно перевалило за 4000 экземпляров. Таким образом, в количественном отношении я, возможно, даже перегнал прадеда, но почти половину моего собрания в его апогее составляли «рядовые» монеты XIX-XX вв., в том числе монеты для периферии империи (Польша, Финляндия и т. д.).

На довоенной, школьной (в прямом и переносном смысле) стадии моего собирательства, стремясь к коллекционированию только русских монет «императорского периода», я все же собирал все попадавшиеся мне монеты. В конце 1930-х гг. их еще можно было найти почти в каждой старомосковской семье. Взрослых собирателей я до середины 1950-х гг. не встречал. Да их почти и не было видно в сталинское вреемя, — кто тогда рискнул бы афишировать увлечение, например, монетами с изображением «ненавистных» царей и их регалий. Юные же сверстники мои, для которых в этом плане опасность очутиться в ГУЛАГе была меньшей, интересовались преимущественно спортом, походами, рыбалкой, а уж если кого-то привлекало собирательство, то речь обычно шла о почтовых марках.

Отец спокойно взирал на мою «измену» филателии, и даже стал исподволь приучать меня смотреть на монеты как на исторический памятник. Он постепенно знакомил меня с историко-нумизматической литературой и подарил первые книги, положившие начало моей нумизматической библиотеке. Накануне войны в ней уже имелись многие каталоги русских монет, отдельные тома или выпуски Трудов Московского нумизматического общества и т. д.

Монеты тогда (как и почти всегда позже) доставались мне без денежных затрат, но нередко ценою головоломных двойных, тройных и даже четверных обменов[6]. Для приобретения же книг обычно были нужны деньги. Их у меня почти всегда не было, особенно в начале жизни, когда мы временами жили очень бедно. Но это не мешало ходить с отцом, а лет с 12-13 и одному по многочисленным в те времена букинистическим магазинам. Перед глазами прошел весь цвет русской нумизматической литературы, в большинстве своем недоступный нам по ценам, хотя они показались бы смехотворными в настоящее время. Обидно было потом, что всё по русской нумизматике, так и не попавшее в мою библитотеку, можно было когда-то без особого труда найти у букинистов.

К лету сорок первого года у меня оказалось более тысячи монет разных стран и времен — от античности до последней оккупации Польши, в том числе несколько сот русских монет «императорского периода». Через два месяца после начала войны участившиеся бомбежки Москвы (при которых нам с матерью приходилось носить на руках в убежище мою неизлечимо больную бабушку) вынудили нас уехать в эвакуацию. Всё, что я мог взять с собой, покидая дом, был небольшой, но увесистый сверток с самыми ценными для меня русскими монетами — в основном это были рубли и полтины трех Петров, да четырех императриц — всего около сотни монет.

Так они и пропутешествовали со мной по половине России полтора года, пока в мае 1943 г. мы не вернулись к себе домой в дедовскую квартиру на Балчуге (этот дом снесли совсем недавно). Остававшаяся какое-то время без присмотра наша комната с выбитыми окнами была частично опустошена. Из моих книг сохранилась упомянутая книга Гиля, да маленький каталог-ценник Трапезникова. Оставленных русских монет не оказалось, а вся «иностранщина», включая антику, почему-то уцелела. Именно она и послужила обменным фондом, позволившим мне много позже — в 50-х годах значительно расширить русскую коллекцию.

А тогда, в середине войны, наступил долгий застой в «моей нумизматике». Только два месяца в 1943 г. смог я проучиться в Московском университете, а затем оказался в армии[7]. После полного возвращения в гражданскую жизнь в 1953 г. возобновил прерванное военной службой нумизматическое собирательство. Увлечение им не ослабевала еще много лет, несмотря на помехи, связанные с очень большой загруженностью на работе, частыми командировками в зарубежные страны, семейными заботами, нараставшими с появлением детей.

В эти годы я взял за правило стараться спрашивать буквально всех людей, с которыми возникал любой контакт, нет ли у них «ненужных» старых монет. Мои просьбы, как ни удивительно это покажется теперь, вызывали обычно вполне благожелательный отклик. Буквально за два-три года именно благодаря этому «приему» у меня скопился большой и разнообразный обменный монетный фонд. Он отражал почти все периоды развития русской монетной системы, а также включал многочисленные иностранные, преимущественно западноевропейские монеты. Конечно, кое-что, когда попадались остатки бывших коллекций, было куплено, но с очень малыми затратами.

К концу 50-х гг. коллекция моя сильно возросла численно. Однако многие, даже самые рядовые русские монеты, были еще в посредственном состоянии, так как часто попадали ко мне из жестянок и мешков с пуговицами, где десятилетиями терлись друг о друга. Выросла и моя подборка нумизматической литературы. С теми же книгами по русской нумизматике, которые пока не удавалось приобрести, я стал систематически знакомиться в библиотеках.

На этой основе еще в 50-х гг. я создал собственные «карманные» таблицы русских монет 1700-1917 гг. (по типу таблиц Панснера-Гиля), перенеся в них данные обо всех ранее известных и обнаруженных вновь разновидностях монет. Свои таблицы разместил на страницах стандартных полевых дневников, которые Академия наук выпускает для своих экспедиционников. Эти карманные таблицы в упоминаемые годы всегда были при мне. Пять или шесть раз я их как бы создавал вновь. Во-первых, потому что как всякая записная книжка, они довольно быстро ветшали, а во-вторых, за два-три года заметно устаревали[8].

В конце 50-х годов возникли и первые мои контакты с отечественными нумизматами, как собирателями, так и профессионалами, сначала в Эрмитаже, а потом и в Историческом музее. К началу 60-х гг. я был хорошо знаком лично или вел длительную переписку со многими серьезными нумизматами. Некоторых из них, с кем временами сближался более тесно, и кого уже нет с нами, не могу не вспомнить даже в этом кратком рассказе.

Первое место среди них занимает Иван Георгиевич Спасский. Еще в конце 50-х гг. в один из частых приездов в невскую столицу по служебным академическим делам я решил познакомиться с библиотекой Отдела нумизматики Эрмитажа. У меня была конкретная цель — поискать в зарубежных нумизматических журналах начала ХХ в. прадедовские некрологи. У служебного входа в Эрмитаж меня встретил немолодой, но очень живой, немного простоватый на вид человек, оказавшийся «самим» Спасским, прославившимся в нумизматическом мире только что вышедшей «Русской монетной системой». Он спустился встретить меня, потому что, как тут же признался, не терпелось взглянуть на потомка нумизмата прошлого века.

Мы долго беседовали в очень полюбившемся мне зале библиотеки в тот и последующие дни, когда я на хорах листал тома старых французских и немецких журналов. Взаимная приязнь возникла у нас буквально сразу с первых встреч и быстро превратилась в большую дружбу, которую прервала лишь кончина этого замечательного человека и выдающегося нумизмата. Многое, невзирая на разницу в возрасте, сближало нас: оба мы были на войне простыми солдатами, одинаково оценивали окружавшую действительность, его отец и мой дед по матери служили в соседних приходах на Черниговщине и были знакомы и т. д.[9].

Конечно, больше всего мы говорили о все еще не прочитанных страницах русской нумизматики и лакунах в её историографии. Иногда в таких беседах участвовали и тогда совсем еще молоденькие ученицы и сотрудницы Ивана Георгиевича, особенно часто Женечка Щукина и Марина Сотникова, ныне вполне заслуженно — доктора наук. Терпимо относился Спасский даже к тому, что у меня сложились хорошие отношения с резко антипатичным ему А. А. Быковым. С последним же меня связал общий интерес к монетам Африки и особенно Эфиопии. Вообще от тех дней и до нынешних эрмитажный отдел нумизматики занимает в моей душе коренного москвича место, отведенное первой любви.

Именно в Эрмитаже в 60-х гг. я оценил масштабность музейных нумизматических собраний, их значение для изучения монет, не идущие ни в какое сравнение с возможностями даже самых лучших частных коллекций. В эти годы и начал угасать мой коллекционерский пыл, исчезнувший совсем, когда несколько позже я смог оценить масштабы выдающегося собрания русских монет в Историческом музее. Знакомство в нем с монетами, интересовавшими меня в моих скромных изысканиях, началось после того, как при посредничестве И. Г. Спасского я познакомился с начинавшим свое восхождение на академический Олимп Валентином Яниным. Если в Петербурге дом Спасского в те годы часто был приютом и для В. Л. Янина, и для меня, то в Москве Иван Георгиевич почти всегда торопился к Янину, но первый телефонный звонок от него нередко был ко мне.

В середине 60-х гг., когда я долго работал за границей, мне довелось познакомиться с владельцами широко известной почти сто лет нумизматической фирмы Шульманов. Один из них участвовал в аукционах уже упомянутого выше и оказавшегося после революции за рубежом собрания Георгия Михайловича, судьба монет которого очень интересовала Ивана Георгиевича, так же, как, естественно, и меня. Через другого я смог способствовать изданию в Амстердаме английского перевода «Русской монетной системы» Спасского. Его экземпляр я первым привез Ивану Георгиевичу в летний отпуск 1967 года. На память о тех годах нашей дружбы и некоторых совместных нумизматических делах остались не только письма, публикации, но и дарстственные на всех книгах И. Г. Спасского: от еще строгой в 1970 году — «на добрую память», до самой трогательной, по существу, последней из его книг («Русские ефимки») — «Дорогому Михаилу Борисовичу, соратнику и единомышленнику. 28. II. 1988».

Возглавившая после кончины Нонны Дмитриевны Мец Отдел нумизматики ГИМ С. А. Янина внесла в работу перенятый от И. Г. Спасского дух уважения к тем нумизматам-любителям, интересы которых лежат прежде всего в исследовании монет и других проблем изучающей их вспомогательной исторической дисциплины. Этот подход сохранился и еще более укрепился в годы руководства отделом преемницей С. А. Яниной — Аллой Сергеевной Мельниковой. Именно с этих пор всё большее число москвичей-коллекционеров стало полноправными участниками всесоюзных и всероссийских научных нумизматических конференций.

Однако все это будет потом, а в годы возрождения нумизматического коллекционирования, начавшегося с хрущевской «оттепелью», между нумизматами-профессионалами и коллекционерами еще стояла глухая стена. Отдельные бреши в ней не меняли положения. Стали предприниматься первые шаги для создания обществ коллекционеров, а в Москве — даже нумизматической секции в таком обществе. Обо всем этом теперь можно прочесть в очерках Г. А. Щетинина, опубликованных в связи с юбилеями Московского нумизматического общества. Тогда же местом общения коллекционеров долгие годы оставались чаще всего парки, скверы, подворотни.

Долго я избегал мест уличных встреч собирателей — нумизматов и библиофилов. Но в первые послевоенные десятилетия, да и позже только так, невзирая на гонения, могли общаться нумизматы-коллекционеры в Москве и других городах страны. С середины 50-х гг. и я стал довольно регулярно посещать, забирая с собой сына-дошкольника, воскресные встречи собирателей под открытым небом, чаще всего в Саду имени Баумана на Басманной.

Именно там я познакомился со многими из тех. кто затем сыграл заметную роль как в возрождении объединения московских нумизматов, так и в развитии отечественной нумизматической науки. Из их числа не могу даже в беглом обзоре не упомянуть прежде всего М. А Львова, В. Т. Корецкого и М. М. Максимова, в соавторстве с которыми вышли некоторые мои ранние публикации по русской нумизматике.

Однако получилось так, что первая моя печатная работа нумизматического характера, вышедшая в 1963 г., касалась не русской, а африканской нумизматики[10]. С начала 50-х и до начала 70-х годов мои полевые маршруты в Африке охватили почти весь континент. На глазах происходил переход Африки к независимости. Интерес к примитивным африканским платежным средствам, колониальным монетам, первым монетным эмиссиям независимых стран как-то незаметно для меня самого занял существенное место в моем скорее научном, чем чисто собирательском увлечении. Это и нашло отражение в упомянутой публикации, посвященной наблюдениям за производством и использованием своеобразных железных «денег» у племен в горах на стыке Гвинеи, Либерии и Берега Слоновой Кости.

Но к африканской тематике вернемся позже. Первой же печатной работой по русской нумизматике стала статья о массовых перечеканках медной монеты в России во второй половине XVIII в. Она была подготовлена совместно с М. А. Львовым и В. Т. Корецким и явилась результатом многолетнего изучения каждым из нас (и нами вместе) русской медной монеты указанного периода. Не будет преувеличением считать, что именно эта статья[11] и последовавшие за ней другие публикации тех же авторов заметно способствовали возрождению и развитию интереса к российской медной монете «императорского периода».

Этот интерес на несколько лет сблизил нас и позволил сохранить взаимное уважение и позже, когда наши «нумизматические» и житейские пути далеко разошлись. История российской медной монеты действительно интереснейший сюжет в русской нумизматике, и последовавшие за нашими первыми трудами работы подтвердили это.

Сейчас, то есть через полвека, на нумизматических конференциях регулярно появляются прекрасные доклады о «русской меди». Нам же приходилось через полвека после П. В. Зубова, С. И. Чижова, А. А. Ильина и других дореволюционных корифеев выходить на нумизматическую арену с сюжетами об орлиных хвостах на пятаках… С теми сюжетами, которые когда-то неудачно высмеял, увы, сам А. В. Орешников, а позже сановные историки, ссылаясь на него, вообще хотели вывести такую тематику за рамки науки.

Дело прошлое, но в конце 50-х-начале 60-х гг. исследования монет «императорского периода» наиболее существенную поддержку могли получить только у Ивана Георгиевича Спасского в Эрмитаже. К нему тянулись многие собиратели этих русских монет, стремившиеся к серьезному изучению истории их чеканки. Именно он, к примеру, настоял на публикации в 1966 г. моего сообщения о находке уникального пятикопеечника 1917 года[12]. Но в том же году столь же благожелательным оказался и Исторический музей, в Трудах которого вышла моя статья о кладах в Вологодском краеведческом музее, привлекшая к ним внимание историков[13].

Не берусь точно объяснить, почему именно медные монеты оказались в центре нашего внимания, когда в те годы не составляло особого труда собрать серьезную коллекцию даже таких русских монет, как ефимки, петровское, аннинское или павловское «серебро». Думаю, что не последнюю роль первоначально сыграли два момента. Во-первых, все-таки ограниченность в средствах, а медные, даже самые редкие монеты были доступны и учителю, каким был М. А. Львов, инженеру — В. Т. Корецкому и мне — молодому кандидату наук, вступившему в жилищный кооператив. Во-вторых, медные монеты не вызывали особой агрессии со стороны властей всех мастей, считавших, например, тогда (и позже) даже маленький петровский серебряный алтын — «валютой».

По мере накопления у нас медных монет (преимущественно XVIII в.) интерес к ним, как к объекту научного исследования, только возрастал. Однако подготовить первые серьезные статьи московские «медники» смогли только после просмотра тысяч и тысяч медных монет в коллекциях собирателей и многих музеев (в основном Европейской части страны). Именно поэтому наши статьи учеными нумизматами были замечены, а их авторов они постепенно признали «коллегами».

Так, например, рано ушедший из жизни М. А. Львов успел внести заметный вклад в историю монет Великого Новгорода и ряд других нумизматических проблем. В. Т. Корецкий оставил ценные работы по истории Аннинского монетного двора и некоторым спорным вопросам чеканки медной монеты начала XIX в. А я вот уже четверть века ощущаю неотъемлемость всех своих занятий нумизматикой от работ коллег в Эрмитаже и Историческом музее.

Обе мои первые статьи по русской нумизматике вышли в свет, когда я почти на пять лет уехал работать в Африку, а центров моего пребывания в ней стал до 1970 г. Аддис-Абеба. С этим обстоятельством связан огорчительный (но не полный) перерыв в занятиях русской нумизматикой, который компенсировала активная работа по сбору материалов и данных для создания научной африканской нумизматики.

Идея создания такого направления в нашей вспомогательной исторической дисциплине принадлежит патриарху отечественной африканистики, петербуржцу Дмитрию Алексеевичу Ольдерогге (1903-1987), с которым меня примерно в одни и те же годы, что и с И. Г. Спасским, связывала глубоко искренняя дружба. Принципы и задачи этого поистине рождающегося в муках нового раздела нумизматики мы обсуждали с Ольдерогге еще в середине 60-х гг. и не где-нибудь, а в Эфиопии, на земле древнего Аксумского царства. И получилось так, что первой моей нумизматической публикацией после возвращения из Африки стала статья об аксумских монетах. К основам же африканской нумизматики в целом я подошел только в середине 80-х гг. [14].

За годы жизни в Эфиопии удалось собрать два десятка редких аксумских монет III-IX вв. которые я передал в 1970 г. Эрмитажу, имевшему до того только 9 монет этого царства. После этого эрмитажное собрание по числу аксумских монет заняло более заметное место среди музейных коллекций европейских стран. Описание всех этих монет и вошло в упомянутую статью.

Африканская «пятилетка» свела почти на нет мои прежние контакты с миром коллекционеров, да и собирательский азарт, как я упоминал, исчез у меня еще в середине 60-х гг. Как собиратель русских монет я «кончился», как сам считаю, в 1965 г. После 1970 г. без особого сожаления легко и быстро я расстался со своей русской коллекцией. Она «ушла» от меня к разным владельцам частями: сначала периферия Империи — Польша, Финляндия, Грузия и т. д., потом всё, что чеканилось не в Москве, затем и всё остальное за исключением единиц, имевших свое предназначение. В их числе на первом месте были уже упомянутые уникальные пятак 1917 г. и копейка 1711 г. О них стоит рассказать поподробнее.

Почти все побывавшие у меня наиболее интересные с историко-нумизматической точки зрения русские монеты «пришли» случайно и неожиданно. Так был обнаружен у питерцев, никогда не имевших никакого отношения к нумизматике, неизвестно как и когда попавший к ним пятак 1917-го года. Получить его оказалось нелегко, но он составлял главную гордость моей коллекции. Монета эта завершила, в конце концов, свои перемещения за почти вековую историю в Историческом музее в Москве. Однако при этом я нарушил данное еще в 60-х годах И. Г. Спасскому обещание — передать в Эрмитаж пятак 1917 года[15].

Когда я окончательно «созрел», чтобы расстаться с последним царским пятаком, а Ивана Георгиевича уже не было в живых («и не с кем было посоветоваться», как писал Булат Окуджава), то стал рассуждать так: поскольку Русский музей утверждает, что у него в собрании, то есть в Петербурге, есть такая же монета, то зачем северной столице иметь два экземпляра уникальной монеты, когда в первопрестольной нет ни одного.

К тому же когда-то в Эрмитаже мы вместе с Иваном Георгиевичем пришли к выводу, что надо, увы, переложить на полку с фальсификатами (работы старых антиквариев) пресловутую копейку 1711 г. В Москве же, в Историческом музее тогда же «объявился» (какое-то время случайно лежавший среди дублетов) зубовский экземпляр этой монеты отличной сохранности, о котором мечтал Георгий Михайлович[16]. Естественно, что я решил передать свой экземпляр петровского «уникума» в Эрмитаж, горюя лишь вместе с В. А. Калининым о том, что этот экземпляр невзрачен по сравнению с зубовским в Москве. Утешением служит лишь то, что третий известный в мире экземпляр этой копейки, находящийся в Вашингтоне, не лучше эрмитажного.

Среди посетителей сада им. Баумана в конце 50-х гг. часто появлялся невысокий, прихрамывающий гражданин с открытым взглядом слегка лукавых глаз. Он обычно с откровенным удивлением взирал на чудаков, старательно разглядывавших медные пятаки и гроши. Его «интересы» со стороны выглядели странно. То он «охотился» за западноевропейскими талерами, то за ефимками «с признаком», то, совершенно неожиданно, например, за арабскими дирхемами.

Как-то, придя в министерство геологии на совещание по помощи первым независимым странам Африки в разведке полезных ископаемых, я, к своему изумлению, увидел за председательским местом выше описанного коллекционера. Он оказался видным геологом, одним из первооткрывателей наших главных урановых месторождений, за что получил Сталинскую премию в первые послевоенные годы. В конце 50-х гг. ему — Михаилу Марковичу Максимову — поручили организовать ту самую помощь Гвинее и Гане, где и я тогда бывал в академических командировках. М. М. Максимов был одним из добровольцев, защищавших Москву, и дважды после ранений возвращался в строй, пока после третьего ранения не пришлось укоротить ногу. И в этот раз нумизматика спаяла нашу дружбу, возникшую на фоне самых разных общих интересов, из которых даже охота была не на последнем месте.

О М. М. Максимове, с которым впоследствии судьба и люди обошлись жестоко и несправедливо, можно и нужно говорить много. Он разрабатывал интереснейшее направление в нумизматике, стараясь связать монетное производство от античности до Нового времени с источниками поступления монетных металлов. Именно поэтому он столь часто, на первый взгляд, как бы коренным образом менял свои собирательские темы, хотя в них почти всегда преобладал один и тот же исследовательский интерес.

М. М. Максимов оставил много работ по нумизматике, опубликованных преимущественно в геологических периодических изданиях. Это наследие еще не оценено должным образом. Более всего его знают по неоднократно переиздававшимся книгам о двух монетных металлах — золоте и серебре. А в 1976 г. к ним присоединилась и книга о меди, как монетном металле. Для её написания Михаилу Марковичу пришлось пригласить в соавторы меня, как «медника»[17]. К этому времени мы были уже неразлучными друзьями, какими и оставались до его преждевременной кончины.

Мое участие в жизни отечественной нумизматики в 80-х и 90-х гг., скромное по масштабам, но, в силу склада характера, всегда увлеченное, лучше известно нынешнему молодому поколению, особенно благодаря ставшим регулярными нумизматическим конференциям. Войдя в преклонный возраст, я радуюсь, что у меня складываются хорошие отношения и с этим поколением. К сожалению, и в нем мы несем ощутимые потери. Особенно грустна была недавняя потеря Саши Белякова, с которым меня много лет соединяла взаимная симпатия. Она основывалась на общем интересе к западной культуре и вообще на сходстве наших натур. Видимо поэтому Саша, с его незлобливым юмором, всегда находил мне место в своих «Апрельских тезисах».

Год назад и мои африканские монеты обрели пристанище в любезном мне Эрмитаже. Подходит закрытие всей нумизматической линии моей удавшейся жизни. Эту линию я хочу подытожить (подобно тому, как одновременно я закрываю африканскую линию жизни большой статьей «Моя Африка») записками, на основе которых (под некоторым давлением друзей) родились эти краткие заметки.

Хочу напомнить еще раз, что в них я упомянул в основном лишь нескольких из тех моих друзей и коллег на нумизматическом пути, которых уже нет. О многих друзьях-нумизматах, ныне здравствующих, но не упомянутых здесь, хотя я испытываю к ним искренние теплые чувства, надеюсь еще написать подробнее в развернутом варианте моих записок.

Примечания:

1. Эта статья как бы выжимка из моих почти завершенных детальных воспоминаний под тем же названием, закончить работу над которыми все не хватает времени.
2. Дневники вместе с адресной книгой моих нумизматических корреспондентов по всей стране были в одночасье уничтожены в семье (в мое отсутствие, так как я еще находился в долгосрочной командировке в Африке) весной 1970 г., когда разрасталась широко известная травля коллекционеров-нумизматов.
3. Он пристрастился к собиранию марок еще в детстве, так как его отец и дядя получали много корреспонденции из Европы и другихстран, а марки с конвертов отдавали старшему из детей — моему отцу. Ему же достались и какие-то остатки собрания марок его деда, поскольку он был не только нумизматом, но и одним из первых филателистов в России, особенно известным своей коллекцией земских марок. Отец собирал марки всю жизнь, а после его смерти в 1976 г. коллекция, насчитывавшая примерно 40 тысяч марок (с учётом самых невероятных разновидностей), нелепо рассыпалась по нашей вине на составные части по странам и темам, попав тогда в основном к членам кружка филателистов Московского Дома учёных.
4. На протяжении лет десяти свой экземпляр Атласа обещал уступить моему отцу его знакомый по части филателии, широко известный московский собиратель монет, марок, экслибрисов, книг и т. п. — С. П. Фортинский. Однако потом оказалось, что он этот альбом кому-то продал (видимо на более выгодных для него условиях), а нас долго продолжал держать в неведении.
5. Как известно, коллекция эта в позапрошлом веке, еще при жизни прадеда перешла по частям к Великому князю Георгию Михайловичу, графам Толстым и П. В. Зубову. Впоследствии эти монеты вошли в основном в фонд Исторического музея в Москве и Смитсоновского института в Вашингтоне (собрание Георгия Михайловича), а нумизматическая литература из собрания прадеда вместе с книгами П. В. Зубова, в конце концов, перекочевала через Исторический музей в Российскую Историческую библиотеку.
6. В детстве, например, — старая теннисная ракетка -волейбольный мяч — петровская полтина; в более поздние времена для таких обменов приходилось доставать входившую в моду Агату Кристи, привозить из-заграницы почти недоступные тогда у нас альбомы импрессионистов, «Шанель № 5» и всё в таком роде.
7. До конца войны был солдатом-связистом. После войны получил высшее военное образование и потому проносил погоны почти десять лет, вплоть до первых мартовских дней 1953-го. В июне того же года закончил географический факультет Московского университета (на вечернем отделении которого, оставаясь военным, учился с 1947 г.) и стал сотрудником Института географии Академии наук. В нем проработал почти 35 лет (до выхода на пенсию после тяжелого инфаркта в 1987 г., на 61 году жизни), пройдя путь от м.н.с. до зав. лабораторией глобальных проблем, лауреата Государственной премии СССР. Основным направлением моей профессиональной научной работы стали география Африки и глобальная тропикалистика.
8. Для меня эти таблицы и сейчас — самый удобный инструмент для быстрого предварительного определения и оценки русских монет, выполняющие, таким образом, несколько иную функцию, чем таблицы прекрасного каталога-справочника по монетам того же периода В. В. Узденикова, в основе своей составленные на тех же принципах.
9. К столетию со дня рождения И. Г. Спасского я надеюсь подготовить к печати выборку из нашей обширной переписки, длившейся почти четверть века.
10. О выплавке железа и изготовлении железных денег деревенскими кузнецами в Лесной Гвинее//Африканский этнографический сборник. М.-Л. 1963. T. V. C. 156-163.
11. Последняя массовая перечеканка медной монеты в России//Советский коллекционер. М. 1965. № 3.
12. Последняя медная монета царской России//Советский коллекционер. М. 1966. №4.
13. Клады русских монет в фондах Вологодского областного краеведческого музея (краткая сводка)//Ежегодник Государственного Исторического музея, 1963-1964. М. 1966.
14. Аксумские монеты в собрании Эрмитажа//Сообщения ГЭ. Л. 1973. Вып. XXXVII.                                                                                                                                                                                  Об африканской нумизматике. Принципы и задачи//История культуры народов Африки. М. АН СССР. 1986. Ч. II.

15. Так и лежал этот пятак тридцать лет в моей коллекции с запиской — «подлежит передаче в Эрмитаж».
16. В коллекцию П. В. Зубова этот экземпляр удивительной сохранности попал от моего прадеда. Готовя свои известные таблицы русских монет, Георгий Михайлович воспроизвел в них фотографию слепка зубовской монеты, а свой сильно тертый экземпляр, в конце концов попавший в Вашингтон, не захотел выставлять на показ.
17. Очерко первой меди. М. Недра. 1976.

Основные публикации М. Б. Горнунга

по нумизматике и смежным дисциплинам

1963

О выплавке железа и изготовлении железных денег деревенскими кузнецами в Лесной Гвинее//Африканский этнографический сборник. М.-Л.: 1963. T. V. C. 156-163.

1965

Последняя массовая перечеканка медной монеты в России//Советский коллекционер. М.: 1965. № 3. С. 82-88. (В соавт. с В.Т. Корецким и М.А. Львовым)

1966

Клады русских монет в фондах Вологодского областного краеведческого музея (краткая сводка)//Ежегодник Государственного исторического музея, 1963- 1964. М.: 1966. С. 98-104.

Последняя медная монета царской России//Советский коллекционер. M.: 1966. № 4. С. 75-76.

1973

Аксумские монеты в собрании Эрмитажа//Сообщения Гос. Эрмитажа. Л.: 1973. Вып. XXXVII. C. 64-68.

1976

Очерк о первой меди/М. Недра. 1976. 97 с. (В соавт. с М. М. Максимовым).

1981

Сколько же было «Константиновских рублей» и каковы перспективы их новых находок? (Материалы к дискуссии по проблеме)//ГИМ. Научные чтения 1980-1981 гг. M.: 1981. С. 39-40. (В соавт. с А. С. Мельниковой).

1986

Об африканской нумизматике. Принципы и задачи//История культуры народов Африки. М.: АН СССР. 1986. Ч. II. С. 24-28.

К столетию Московского кружка нумизматов//Новые нумизматические исследования. Труды ГИМ. М.: 1986. Вып. 61. сборник. Ч. IX. С. 164-171.

Редкий нумизматический памятник эпохи петровских реформ//Там же. С. 18-21.

1987

Национально-освободительная борьба в символике и легендах монет независимых стран Африки (1950-е-1980-е гг.)//Новое в советской нумизматике и нумизматическом музееведении. Л. Гос. Эрмитаж. 1987. С. 149. A numismatic memento of the Petrin reforms//Journal of the Russian Numismatic Society. 1987. № 28. Р. 3-6.

1989

Некоторые вопросы нумизматики Северо-восточной Африки в древности и средневековье//Мероэ. М.: Наука. 1989. Вып. 4. С. 73-76.

1993

Забытый труд начала XIX в. по русской нумизматике//Очерки по истории Отдела нумизматики. Труды ГИМ. М. 1993. Вып. 83. Нумизматический сборник. Ч. ХП. С. 114-128.

1995

Об одном московском кладе рублевиков начала XVIII века//Монета. Вологда. 1995. Вып. 2. С. 67-71.

Московские нумизматы ХІХ века: И. И. Горнунг//Третья Всероссийская нумизматическая конференция в г. Владимире. М. 1995. С. 111-113.

О севских чехах//В кн. Рябцевич В. Российско-«польские» монетные эмиссии эпохи Петра I. Тольятти: Современник. 1995. Т. II. Приложение П. С. 224.

1996

Алексей Васильевич Орешников//Историки и краеведы Москвы: некроополь. Биобиблиографический справочник. М. 1996. С. 112-113.

К истории забытых московских нумизматических обществ начала ХХ века//Нумизматический сборник. МНО. № 4. М. 1996. С. 12-24. (В соавт. с Г.А. Щетининым).

Нумизматика и экслибристика//Четвертая Всероссийская нумизматическая конференция. Тезисы докладов. М. 1996.C. 150-151.

Геральдика в «Трудах Ленинградского общества экслибрисистов (1924-1931 гг.)»//Гербоведъ. М. 1996 (3’96). № 7. С. 126-135.

1997

Алексей Васильевич Орешников — штрихи к портрету//Нумизматический сборник. МНО-5. М. 1997. С. 79-84.

К истории денежного обращения и монетной чеканки в Эфиопии при Менелике II и Хайле Селассие I//Пятая Всероссийская нумизматическая конференция. Тезисы докладов и сообщений. М. 1997. С. 42-43.

(Рец.) Некрополь историков и краеведов Москвы//Археографический ежегодник за 1997 г. М.: Наука. 1997. С. 384-377.

Карикатура «Русские нумизматы на аукционе»//Нумизматические ведомости. 1997. C. 10-11. (В соавт. с С. В. Зверевым).

«Дуракам — счастье». Из семейных преданий. /Там же. С. 13.

1998

Африканская нумизматика и монетное собрание Эрмитажа//VI Всероссийская нумизматическая конференция. Тезисы докладов и сообщений. СПб. 1998. С. 91-39. (В соавт. с Н. В. Ивочкиной).

Нумизматика и книжные знаки в России//Монета. Вологда. 1998. Вып. 5. С. 118-128.

Реплика о редкой петровской медной копейке 1711 года//Новейшие исследования в области нумизматики. Труды ГИМ. М. 1998. Вып. 98. Нумизматический сборник. Ч. XIII. C. 180-181.

История одной ханды//Нумизматические ведомости. № 2. СПб. 1998. С. 14-15.

1999

Африканские «примитивные деньги» в музеях России//Седьмая Всероссийская нумизматическая конференция. Тезисы докладов и сообщений. М. 1999. С. 79-80.

История возникновения Московского нумизматического общества и первое десятилетие его деятельности (1888-1898)//«Московское нумизматическое общество (очерки истории). 1888-1998». Очерк первый/Нумизматический сборник МНО. № 6. М. 1999. С. 20-25.

П. В. Зубов и московские собиратели конца XIX-начала ХХ вв. //Монета. Вологда. 1999. Вып. 6. С. 133-143.

Из нумизматических анекдотов вековой давности//Нумизматические ведомости. №3. М. 1999. С. 10-11.

2000

Христианская символика на монетах Аксума)/Христианство на Африканском Роге. Материалы конференции. Государственный музей Востока. М. 2000. С. 11-12.

Христианские символы на аксумских монетах//Восьмая Всероссийская нумизматическая конференция. Тезисы докладов и сообщений. М. 2000. С. 88-90.

2001

Каури как «примитивные деньги» в мире и на Руси//Девятая Всероссийская нумизматическая конференция. Тезисы докладов и сообщений. СПб.: Издательство Государственного Эрмитажа. 2001. С. 118-119.

М.Б. Горнунг. Журнал «Нумизматический Альманах», №2, 2001 г. С. 3-14