15 апреля 1769 года русская армия пересекла Днестр, начиная Первую русско-турецкую войну. К сентябрю Яссы, столица Молдавского княжества, пали; вскоре после этого была взята и столица Валахии, Бухарест. Русским полевым командиром был Петр Александрович Румянцев (произведенный в фельдмаршалы в 1770 году после одержанной им победы при Кагуле). Ему пришлось во многом импровизировать с материально-техническим оснащением своих войск, и ему дали понять, что чем больше Молдавия и Валахия смогут «вложиться», тем лучше. Румянцеву нужно было добыть на месте как можно больше наличных денег, и как можно быстрее.
Граф П.А. Румянцев
Вскоре он обнаружил у себя почти 900 бесполезных турецких пушек, захваченных в Аккермане, Бендерах, Брашове, дунайских фортах и Измаиле. Весьма вероятно, что Румянцев задумался бы о том, как изобретательно граф П.И. Шувалов использовал в России в 1757-67 годах излишки пушек (частично являвшиеся трофеями Семилетней войны) для производства медных монет. Хотя подобная работа Шувалова вызвала некоторую неразбериху и неустроенность, в конечном итоге она принесла государству солидную прибыль в полмиллиона рублей.
Турецкие пушки достались Румянцеву в некотором смысле бесплатно. Если бы он мог устроить так, чтобы расходы его армии обеспечивались медными монетами, отчеканенными из пушек, и чтобы все поступления в армейскую казну поступали в виде золотых и серебряных монет, то у него все пошло бы в гору.
Фельдмаршал Румянцев не был Адамом Смитом: он был воинственным солдатом и опытным придворным, который искал расположения вверху, а не внизу. Конечно, предполагаемой целью войны было освобождение христианских княжеств. Однако, краткосрочные интересы России были важнее всего. Даже если фельдмаршал мог несколько предвидеть последствия своей идеи чеканки монет на месте, поставленные им приоритеты оставили бы местные интересы на очень низком уровне. Им также двигала мысль о том, что шанс на скорый мир с турками, измученными ранними поражениями, виделся вполне реальным в 1771 году, когда он обдумывал свой план. Таким образом, при небольшой удаче, он смог бы избежать любых неудобств на месте, которые это могло бы вызвать.
Перевозка около 600 тон громоздких артиллерийских орудий на какой-нибудь российский монетный двор за сотни километров была немыслима, не говоря уже о бюрократических проволочках. Работу нужно было делать на месте, через подрядчика, поскольку армия Румянцева, голодная и истощенная, не имела свободных средств для начала такого предприятия. В любом случае, сдача государственных предприятий была нормой жизни в княжествах. Румянцев изложил свои мысли на бумаге, и императрица Екатерина II дала свое одобрение.
Местный инвестор и спекулянт, тайный советник на польской службе, барон Петр Гартенберг, выразил интерес к работе. У него уже были различные государственные откупные контракты, включая прибыльную концессию на сбор соляного налога, а также ранее присуждённый ему контракт на чеканку монет. Он должен был создать монетный двор в Яссах и производить медные монеты по предоставленному ему плану в количестве 432 монет по 5 копеек, 1440 монет по 1 копейке и 4320 монет по ½ копейки с каждого пуда меди — то есть по ставке 21 рубль 60 копеек за пуд. Он должен был выплачивать диванам (местным гражданским властям) вновь отчеканенной медью 7 1/2 рубля за пуд поставленной меди (что на 2 1/2 рубля выше её рыночной стоимости), а также единовременно уплатить 60.000 рублей за привилегию чеканки медных монет на сумму 500.000 рублей. Русская армия должна была предоставить сырьё, оборудование и рабочих монетного двора, и всё это следовало оплатить подрядчику. Кроме того, к операции должен был быть прикреплён «контролёр» для наблюдения за процессом. Эта сделка никак не могла обременить Гартенберга. До вычета расходов он рассчитывал получить почти 100% прибыли, а сами расходы обещали быть небольшими.
Конечно, возникли проблемы. Номинал в полторы копейки удобно равнялся одной паре в местной валюте, но ни 5 копеек, ни 1/2 копейки не были так легко конвертируемы. В контракте, составленном на немецком языке, не было установлено никаких сроков производства. И наконец, Яссы по не установленным, хотя и предполагаемым, причинам оказались неподходящим местом для монетного двора.
Номиналы в 5 и 10 копеек соответственно были вычеркнуты, и на их месте появился номинал в 3 копейки — 2 пары. Гартенбергу разрешили перенести монетный двор поближе к деревне Садогура (славянская транскрипция немецкой фамилии) на земле близ родной ему Северной Буковины. Эти изменения дали понять, что можно ожидать отклонений и в других местах выполнения контракта.
Были подготовлены четыре различных образца достоинством в 1 1/2 копеек — 1 пару, а также один экземпляр для 5 копеек. Монета достоинством в 5 копеек уже была вычеркнута, а из образцов номиналом в 1 1/2 копейки был выбран единственный, на котором НЕ БЫЛО вензеля императрицы и российского двуглавого орла. Фельдмаршал, человек дальновидный и проницательный, настоял на том, чтобы монеты никоим образом посредством символики не отождествлялись с Российской империей. Это позволило ему позже отказаться от этих монет и запретить их прием в военную казну. Выбранный дизайн включал в себя гербы Молдавии и Валахии с одной стороны и номинал на квадратной табличке с другой.
Перечисления Гартенбергом новых медных монет диванам должны были зачисляться в кредит армии, а диваны в свою очередь были обязаны передавать армии соответствующие суммы в золотых и серебряных монетах. Сами диваны должны были использовать монеты Гартенберга для погашения государственных долгов. Различные откупщики налогов были обязаны платить диванам в пропорции две трети золотом и серебром и одну треть медью из Садогуры. Твёрдая валюта затем передавалась армии. В целом это была безотказная машина по производству денег — до тех пор, пока никто не осмеливался вслух сказать, что на императоре нет одежды.
Гартенберг не спешил с выплатами диванам. Первые 10.000 рублей поступили лишь в июне 1772 года, следующие 20 000 — только в мае 1773-го, к тому времени он уже отчеканил монет почти на 450.000 рублей, большую часть которых умудрился уложить в местную экономику. Армейский «контролёр» так и не был назначен; и Гартенберг чеканил медь, практически не соблюдая весовые нормы. Княжества тонули в переоценённой и избыточной медной монете, откупщики начали откладывать выплаты твёрдыми деньгами диванам, и финансовый хаос был неизбежен.
Фельдмаршал назначил незадачливого генерал-майора Римского-Корсакова главным чиновником, ответственным за надзор за финансами княжеств. Эти двое составили классическую команду: энтузиаст-вождь, который не принимал «нет» в качестве ответа, и его неуклюжий и коварный подчиненный. Румянцев явно хотел как можно меньше дел иметь с тем потоком меди, который он обрушил на регион. В июле 1773 года он отчитал военную казну за то, что она приняла 20.000 рублей медью от местного купца по московскому аккредитиву. Притворяясь незнающим, он поручил Римскому-Корсакову выяснить у фанариота, князя Иоанна Кантакузино из молдавского дивана, почему такая масса медной монеты накопилась в казне дивана (как будто он сам не мог догадаться о причине).
С одной стороны, Румянцев жаловался на поток меди. С другой стороны, он усугубил проблему, отдав на откуп второй контракт на чеканку медных монет, на этот раз генерал-майору Мелиссино. Мелиссино быстро перепродал свои права колежскому асессору Попанелопуло, который, в свою очередь, передал контракт — и угадайте кому? — Гартенбергу, который таким образом расширил свою монополию.
В целом, с августа 1771 года по май 1773 года Гартенберг получил в общей сложности несколько тысяч турецких пушек, а также несколько сломанных русских пушек, общим весом более 30.000 пудов. Этого металла было достаточно для того, чтобы отчеканить 1 и 2-парные монеты на сумму в 700.000 российских рублей по курсу 21 рубль 60 копеек за пуд (в то время в России медные монеты ходили по курсу 16 рублей за пуд — значительно тяжелее). С ноября 1771 года по апрель 1774 года Гартенберг отчеканил монеты на сумму 681.000 рублей. С началом работы Садогурский монетный двор выпускал более миллиона монет в месяц.
Может показаться, что фельдмаршал Румянцев как-то вяло вел войну. Ранние победы сильно выбили турков из колеи, но они уклонились от заключения мира в 1771 году. Последующие месяцы относительного военного бездействия частично отражают занятость российского правительства другими делами. К примеру, в течение большей части 1773 и 1774 годов орды Пугачева неистовствовали на Урале и в Оренбургском регионе, и армия Румянцева была вызвана для того, чтобы предоставить часть сил, чтобы подавить пугачевщину. И только после того, как фельдмаршал совершил обманный маневр через Дунай в 1774 году с армией в 46.000 солдат, турки наконец вынуждены были согласиться: мир был заключен 10 июля 1774 года. Княжества должны были стать автономными под турецким сюзеренитетом. Русская армия вскоре должна была покинуть территории.
К тому времени афера фельдмаршала высосала большую часть золота и серебра из региона, за исключением только остатка, который ушел в подполье. Медь отвергали, рынок зачах, продовольствия стало не хватать, а общественное настроение становилось все более удручающим. Война и медная афера разорили княжества. В 1740 году, согласно переписи, в Валахии жили 145.000 семей; в 1777, через три года после окончания войны, осталось едва ли 70.000. Это был тот случай, когда нужно было уничтожить место, чтобы спасти его.
В начале 1774 года медь в Яссах стали повсеместно бойкотировать. Даже русские войска почувствовали на себе давление: их гроши, уплаченные медью, позволяли им покупать все меньше и меньше сливовицы в трактире. Римский-Корсаков и диваны применяли различные безрезультатные меры, направленные на умиротворение обстановки, которые заслужили им общественное недоверие и резкий выговор от фельдмаршала. Принимайте только золото и серебро, писал он Римскому-Корсакову, а платите только медью: это ваша личная ответственность. Если вы потерпите неудачу, мне придется рассказать императрице, кто во всем виноват.
Должники диванов, в основном бывшие откупщиками, продолжали медлить, недоимки множились. Они надеялись продержаться до ухода русских. Фельдмаршал же был полон решимости выжать как можно больше, прежде чем уйти. Римскому-Корсакову было приказано не брать медь даже у Гартенберга и давить на должников, вплоть до конфискации. Ему снова пригрозили личной ответственностью за неуплаченные задолженности. Сосредоточившись на этом, Римский-Корсаков действовал энергично. Имущество должников обыскивали, производили аресты, а подчиненные ему агенты проводили выборочные обыски среди местного населения. Фельдмаршалу пришлось его сдерживать. И все же это принесло едва ли 1600 рублей в твердой валюте. К концу ноября Румянцеы, похоже, пришел к выводу, что они дошли до точки убывающей доходности: после его последнего ворчания по поводу конфискации давление уменьшилось. Пассивное сопротивление откупщиков фактически выиграло.
Оставалось только завершить контракт Гартенберга. Многие месяцы он использовал тактики, которые отодвигали завершение. К примеру, в 1773 году фельмаршал интересовался, почему он так медлит. В августе 1773 года Гартенберг заявил о проволочках в связи с тем, что у него не было русскоязычного чиновника. Наконец, 25 ноября 1774 года Румянцев обратился к Римскому-Корсакову с просьбой о подробном докладе обстановки. Это невозможно, отвечал Римский-Корсаков, типичный бюрократ, — поскольку данные неполны. 30 ноября фельдмаршал приказал: доложить завтра все полностью, а иначе! 1 декабря он получил доклад, — насколько тот был полным, нельзя предположить, — суть которого заключалась в том, что Гартенберг недосчитался практически 20.000 рублей. Но Гартенбергу удалось запутать дело, и вопрос все еще оставался открытым, когда русские ушли в конце того же месяца. Три месяца спустя, в феврале 1775 года, русские, уже ушедшие, все еще нерешительно беспокоили Гартенберга почтой, а Римский-Корсаков со скорбью наблюдал за тем, как тяжело будет составить отчет.
Еще весной 1774 года фельдмаршал пытался запереть медь Гартенберга в княжествах: он был обеспокоен тайной торговлей этими монетами через польскую границу. Поэтому логично, что последним действием России был запрет на ввоз этой меди собственно в Россию. Тем не менее, определенное их количество все же просочилось через границу. Например, в 1777 у некоего Спиридона Дугина, богатого крестьянина Киевского уезда, было найдено этих жалких монет на сумму в 800 рублей. Его приговорили к публичной порке, а монеты были конфискованы и направлены в Москву. Еще 1600 рублей в этой меди (все — из Киевского уезда) были конфискованы из разных источников в 1779 и 1780 годах и также отправлены в Москву.
В 1788 году , когда проводилась всеобщая перечеканка старой легковесной меди, было решено перечеканить изъятую молдавскую контрабанду в обычные русские монеты достоинством в 16 рублей за пуд. Молдавские монеты послужили весьма удобными заготовками: пара в 1 1/2 копейки составляла одну приемлемую копейку, а экземпляры в 2 пары стали двухкопеечным грошем. Двухпаровых монет было гораздо больше, чем монет в одну пару. Из обеих разновидностей было произведено российских медных монет на сумму в 1300 рублей, что составило всего около 100.000 монет. Это кажется значительным количеством, но в сравнении с производством других монет это было каплей в море, и эти конкретные перечеканки довольно редки.
Монеты.
Монеты Садогуры чеканились из сплава меди и бронзы, предназначенного для использования в изготовлении пушек, а не монет. Металл, расплавленный и прокатанный в заготовки, часто был неподатливым, иногда даже губчатым. Сами монеты изготавливались дешево, и штемпели часто продолжали использоваться после того, как хорошая практика чеканки монет списала их с производства. В итоге получается в лучшем случае грубая чеканка (существует столько разновидностей по мельчайшим признакам, сколько будет способен обнаружить терпеливый человек с хорошим воображением и лупой).
Хотя народ ненавидел медные монеты Гартенберга, они продолжали волей-неволей пользоваться ими еще долго.
В результате всей этой истории хорошо отчеканенный экземпляр в превосходном состоянии представляет собой определенную редкость.
Некоторые из пробных монет отличаются прекрасным дизайном, мастерством чеканки и качеством материала. Примерами могут быть экземпляр 5 копеек и пара с крестовидными «E» на реверсе. Другие же экземпляры менее изысканны. Аналогично, большинство серебряных монет изготовлены тщательно, с использованием высококлассных штемпелей.
Что касается пробных монет, вполне вероятно, что отличающиеся превосходным качеством изготовления были получены из Санкт-Петербурга. Некоторые из более простых типов являются экземплярами Гартенберга.
Серебряные экземпляры датируются 1772 и 1773 годами, гораздо более поздним временем, чем начало регулярного выпуска. Скорее всего, они были изготовлены на Санкт-Петербургском монетном дворе для презентации. Все монеты, за исключением пары 1772 года, изготовлены с использованием качественных штемпелей, причем пара 1772 года, вероятно, была изготовлена на Садогурском монетном дворе.
Великий князь причисляет серебряные монеты к новоделам; Ильин и Толстой (и, соответственно, Брекке) считают их оригиналами, то есть отчеканенными в то время.
Новоделы номиналом 5 копеек и пары чеканились на Екатеринбургском монетном дворе, первоначально в рамках комплексного производства новоделов 11 класса (имитаций настоящих монет, изготовленных с помощью новых штемпелей) в 1856 году. Выпуску характерны грубая чеканка и небрежная работа.
В 1876 году великий князь посетил Екатеринбургский монетный двор, когда он готовился к своему закрытию после 150 лет продуктивной работы. Он забрал с собой различные штемпели, в том числе от этих двух новоделов, о чем упоминается в его Корпусе.
Оригинальный образец 5 копеек очень редок. Образец пары, для которого были изготовлены новые штемпели новоделов, встречается еще реже. Поэтому логично, что новоделами 5 копеек интересуются чаще, чем новоделами пары. Вместе с этим любопытно, что новодел 5 копеек попадается намного более редко.
Источник: по П. фон Винклеру // Журнал Русского Нумизматического Общества № 5, 1981.
Перевод Екатерины Цветковой